О детском кино сегодня и о пропасти между писателями и сценаристами. Интервью с профессором ВГИКа и руководителем Сценарной мастерской ВКСР, кинодраматургом Одельшей Агишевым

О детском кино сегодня и о пропасти между писателями и сценаристами. Интервью с профессором ВГИКа и руководителем Сценарной мастерской ВКСР, кинодраматургом Одельшей Агишевым

В этом году на «Лучезарном Ангеле» будет организована сценарная лаборатория «Современная детская литература и кино. Вопросы создания сценариев фильмов для детей и юношества».

Её будет вести профессор ВГИК им. С.А. Герасимова, руководитель Сценарной мастерской Высших курсов сценаристов и режиссеров, кинодраматург Одельша Агишев. Он согласился дать небольшое интервью до проведения мероприятия.

– Одельша Александрович, Вы знаете многих сценаристов, у Вас большое количество учеников, а пишут ли сейчас сценарии детских и юношеских фильмов? Что происходит в этой сфере?

Пишут чрезвычайно редко. Люди моего поколения от этого, конечно, уже давно отошли. А молодые ребята – в частности, в моей мастерской на Высших курсах сценаристов и режиссёров – пытались обратиться к детской или полудетской тематике, но это были очень слабые попытки. Тема находится в полном загоне, хотя есть режиссёры – например, Владимир Грамматиков, – которые делали замечательные детские и юношеские фильмы, есть огромный пласт мультипликации по русским народным сказкам, который даже за границей пользуется большим успехом.

Тем временем растёт требовательное поколение компьютерных игр, которое в Интернете разбирается намного лучше, чем мы. Мой одиннадцатилетний внук Ваня сообщил мне, что у него есть файл в Youtube, он может участвовать в каких-то конкурсах и даже что-то заработать. Мне такое и не снилось. Он с ноутбуком обращается в каком-то смысле более уверенно, чем я.

Мы теряем целое поколение людей, которых можно было бы немножко приподнять хотя бы в смысле простого просвещения. Слово «воспитание» ко многому обязывает, но воспитание через сказку, развлечение, увлекательную историю, какие-то интересные ситуации на экране – тоже должно быть. Лишь бы оно не выпячивалось идеологически, как в советское время.

Вопрос о таком кино, конечно, назрел. Вот и последний пленум Союза кинематографистов России был связан с вопросами плачевного состояния детского и юношеского кино. Известный кинодраматург Александр Адабашьян приводил примеры того, что отвечали дети на кинопробах исторического фильма, в частности, на вопросы о Петре I. Ответы были обескураживающими, кто-то даже сказал, что Петр I, кажется, лежит в мавзолее. Были и другие ужасающие примеры, когда дети не знали элементарных вещей.

Кино могло бы сыграть огромную роль в добавление к школе: вызвать интерес к нашей истории, литературе. Ведь даже про школу, про нелёгкий учебный процесс можно делать весёлые комедии, как бывало раньше. Это всё абсолютно забыто, провалено. Мы все захвачены какими-то взрослыми историями, иной раз совершенно невнятными, от которых зритель отворачивается.

Западное кино захватило умы и сердца наших соотечественников. Лучший в мире зритель на 90% подсел на западное кино. А дети остались как бы в стороне. Плачевная ситуация.

– Вы считаете, что причина в том, что сейчас все сценаристы и режиссёры ориентированы на взрослое кино? Или, может быть, какие-то особенные трудности есть с детскими и юношескими фильмами?

– Прежде всего, мы уже живём не в советское время, нельзя в план киностудии директивно внести повесть «Тимур и его команда». Если даже поставить такой фильм, наш прокат его не примет, не будет демонстрировать, и никто его не увидит. Основная причина – деньги. Нет денег: ни государство, ни – тем более – частные инвесторы не вкладывают их в детское кино, оно не окупит себя. Нет даже такой программы. И на пленуме Союза кинематографистов говорилось о том, что надо перестраивать финансирование. Потому что создавать детские картины так, как, например, делают фильмы о Гарри Поттере, которые с удовольствием смотрят подростки, – это очень дорого. Там большой размах, спецэффекты, уникальные природные памятники, много актёров-звёзд – всё это повышает стоимость кинопроизводства.

Сценаристы пишут тогда, когда перед ними поставлена задача. Сам по себе я могу что-то написать, но куда я с этим пойду, если заранее знаю, что это никого не заинтересует. Военная тема, 90-е годы, современные социальные и любовные драмы – всё это важно, но всё это для взрослых. Нет запроса на детское кино ни от студий, ни от Министерства культуры, нет реальных шагов, нет государственной программы.

А талантливые люди, чувствующие детскую тематику, найдутся. Эта традиция не угасла. Все знают талантливейших людей, которые умеют мыслить ближе к детскому восприятию. Тот же Юрий Норштейн с его «Ёжиком в тумане» и «Сказкой сказок». Это мультфильмы, которые давно стали классикой. А новых нет. Однако Норштейн со своим огромным талантом мог бы создать новые шедевры. Есть Андрей Хржановский – тоже мультипликатор (правда, мультипликатор условный: у него есть и игровые сцены), который за копейки находит изысканные компьютерные эффекты. Есть тот же Грамматиков, Алла Сурикова. Во всяком случае, есть люди, которых можно зажечь этой тематикой. Но, поскольку нет спроса, нет и предложения. Сейчас начался какой-то шум вокруг этого – может быть, что-то появится. Но при нашей неповоротливости пройдёт ещё много времени до достижения результата.

Уже давно возник интерес к фильмам для семейной аудитории, я читал сценарии семейных картин, и телеканалы делают шаги в этом направлении, а чисто детского кино категорически нет в последние годы. А тут ведь тонкая грань: семейное кино и чисто детский фильм.

– На «Лучезарном Ангеле» предполагается разговор об экранизации детских книг. Как Вы относитесь к такому направлению, насколько, на Ваш взгляд, это перспективно? И каковы особенности фильмов-экранизаций?

– Да, конечно, раз у нас нет оригинальных сценариев, которые требуют большой работы, то экранизации могли бы серьёзно помочь. «Лучезарный Ангел» правильно ставит задачу. Но тут существует конфликт. Каждый талантливый писатель считает, что он способен написать сценарий. На самом деле, сценарист и писатель – это две разные, во многом противоположные профессии. Писатели работают со словом, а сценаристы, по большей части, – с изображением. (Ведь фильм – это история в картинках, если не бояться упрощений). Это две совершенно разные вещи.

Мы каждый абзац описываем как кадр, который мы видим. А потом режиссёр, если видит по-другому, может поправить: не этот кадр, а другой, или этот придумать и переписать заново. Литераторы категорически отказываются от такой формы мышления. Или хотят её освоить, но не могут. Бывает, конечно, что они одновременно являются и кинодраматургами. Например, Андрей Кончаловский – выдающийся сценарист и очень хороший писатель. Но это редкость. Точно так же, как есть режиссёры, которые сами пишут сценарии, а есть такие, которые всегда привлекают сценаристов.

Авторы литературных произведений думают, что в кино их вещи только коверкают, извращают и не понимают. Они не идут нам навстречу в том, что надо овладеть смежной профессией. Это не значит поступать в институт. Но хотя бы получить несколько уроков: что можно, а что – нельзя.

Писатель упивается фразой, а эта фраза совершенно непереносима на экран. «Тут он почувствовал что-то такое, что тронуло его душу, и сердце забилось, зачастило, запело…» – в такого рода пассажах нет изображения. Что на экране? Стучит сердце? Но это смешно. В литературе такие пассажи пробирают до слёз, а в кино они просто не нужны, киноязык те же эмоции вызывает совсем иными способами. Любой профессиональный режиссёр только усмехнётся, возьмёт ножницы и вырежет все эти фразы. А писатель говорит: «Лучшее у меня убрали!»

Я много раз сталкивался с этой пропастью. Достаточно двух писателей включить в любое жюри, они ни одному хорошему сценарию никаких призов не дадут. Сценарий – это промежуточная фаза, фундамент будущего фильма, в котором слово играет отнюдь не главную роль. Мы словом стремимся выразить то, что словом выразить нельзя: будущее кино. Все слова взвешены, рассчитаны, нет никаких вольностей, никаких литературных красивостей.

Я это всё сейчас прохожу на собственном опыте. У меня есть небольшая неопубликованная повесть, и меня давно просят сделать из неё сценарий. Выясняется, что очень трудно. Я упивался словами, там много и смешного, и серьёзного, но если переводить текст в кинематографическое произведение, становится ясно, что что-то требуется выкинуть, что-то – переписать, и доходит до того, что я понимаю, что мне нужен какой-то профессиональный сценарист. А иначе – я сам себя гублю, сам свою литературную вещь порчу, обедняю, примитивизирую. То есть, перевести литературу на киноязык – это убить в себе писателя, вот ужас.

Во время сценарной лаборатории я буду говорить об отличии вербального произведения от кинематографического, об основах киноязыка, могу привести примеры, показать какие-то отрывки из фильмов. Но не думаю, что все мою лекцию воспримут: непреодолимый конфликт с писателями существует давно, и редкие из писателей понимают, что надо делать, и каким образом овладеть специфической профессией сценариста.

Сейчас у нас господствует американская запись сценария. Она обнажает, владеет автор кинематографическим языком или нет. Жестоко, конечно. Раньше, когда у нас был литературный сценарий, – как мы радовались! Это же возможность красиво написать то, что потом будет на экране! Но потом все эти сценарии экранизировались, и все сами себя переписывали, вгоняли в жёсткую сценарную запись, где становилось ясно: это не надо, это нужно изменить, тут герой не может так сказать... Получается другое произведение. С точки зрения писателей – более приземленное, более специфически ограниченное. Но это экранная основа, только на ней можно сделать хорошее кино.

Читая повесть, любой режиссёр, который в восторге от текста, тут же начинает помечать: что поправить, что перекомпоновать, как разбить на сцены и эпизоды. В литературе – полёт слова: сцены и эпизоды перемешаны, идёт поток сознания, а в кино – даже если идёт поток сознания, он передаётся другими средствами. Только детали берутся из литературы для создания той кинематографической атмосферы, которую мы видим на экране. Возьмите Питера Гринуэя и его экранизацию «Ада» Данте – уж казалось бы: Данте написал! А у Гринуэя всё не так, как у Данте. Идут строфы Данте, а изображение – совершенно иное. И все говорят, что это гениально, потому что там возникли какие-то новые подтексты, которые характерны для нашего времени. И таких примеров много. Экранизация – отдельный вид творчества, что не очень понимают писатели.

Короче говоря, написание киносценариев – это особая профессия, выверенный набор возможностей и ограничений, о которых надо говорить отдельно и с показом примеров на экране.

– Понятно. Спасибо Вам большое за ответы!

– Пожалуйста. Всем талантливым писателям желаю успеха на экране!

Материал подготовила Елена Чач

поделиться :