Итак, прошел первый день работы XI Международного благотворительного фестиваля «Лучезарный Ангел». Зрители увидели не только новые работы современных кинематографистов, но и ретроспективы советских анимационных и художественных картин, а также ретроспективу практически неизвестных работ студентов ВГИКа, посвященную 95-летию Всероссийского государственного университета кинематографии им. С.А. Герасимова. Зрители смогли увидеть дипломные работы тогда еще молодых режиссеров Н. Михалкова, В. Шукшина, С. Никоненко.
В рамках кинофестиваля состоялся показ цикла фильмов, посвященных столетию начала Первой мировой войны. Перед просмотром ведущий программы, старший научный сотрудник Государственного Исторического музея Кирилл Степанов затронул тему незаслуженной забытости той войны. Подвиг наших предков, исполнявший свой долг не менее доблестен, чем во Вторую мировую и Отечественную войну 1812 года оказался предан. Нередко ветераны «империалистической» впоследствии были вынуждены скрывать свое участие в ней. Главной темой на обсуждении фильма стал вопрос: а стоит ли отмечать годовщины войн, особенно столь трагичных? Многим зрителям ответ на него дал двухсерийный фильм А. Денисова «Первая Мировая. Самоубийство Европы».
Название абсолютно точно отразило содержание картины. Мир старой Европы, не знавшей таких катаклизмов, базировавшийся на христианских ценностях, был брошен в топку теми, кто уже тогда решил, что одна раса вправе переделать мир под себя. И хотя Германия потерпела поражение, в которое решающий вклад внесла Россия, цена оказалась слишком велика… «Атлантида старого мира» погрузилась в пучину новых катаклизмов… После показа выступил представитель Центра Русского Зарубежья им. А.И. Солженицына, историк, специалист по Первой мировой и гражданской войнам А.В. Марыняк. Он отметил, что с одной стороны немало делается для того, чтобы люди что-то узнали и задумались о «Второй» и даже «Великой» Отечественной 1914 года, но в то же время многие мероприятия носят поверхностный характер, не имеют настоящей привязки к нашей 1000-летней истории, подобно тому, как это происходит в Европе.
Кинофестиваль «Лучезарный Ангел» отнесся к событию 100-летия начала Первой мировой не формально, и дал возможность зрителям немного, но по-настоящему приобщиться к истории войны вековой давности, осмыслить ее последствия и значения в наши дни. Фильм «Моонзунд» режиссера А. Муратова завершил сегодня тему Первой мировой. Патриотизм и растерянность русских офицеров на фоне трагедии развала армии, попытка перед лицом врага восстановить порванные узы между людьми, которых смута разнесла по разные стороны баррикад, – все это не могло не заставить задуматься зрителей о нынешней ситуации в стране и мире в целом.
Документальное кино на кинофестивале было представлено не только историческими фильмами. В рамках цикла «Замкнутые миры» был показан фильм «Бомба» В. Тюлькина, одним из авторов которого стал бывший заключенный, тайно снимавший происходящее все десять лет «отсидки», раскрыл страшные, смешные и парадоксальные стороны жизни заключенных. Но не это главное. Герои, занимавшиеся съемкой материала, в бурных спорах ищут ответ на вопросы: что главное в человеке – добро или зло, на что имеет моральное право документалист, снимая, возможно ли прийти к Богу после страшных жизненных ошибок.
Но в нашей жизни есть и миры, в которых правит одно лишь Добро, и именно оно направляет все дела и помыслы людей, порой не одно десятилетие отдающих ему все силы. В фильме «Коллекция» показан один день работы подстанции Скорой помощи, главврач которой своих людей, подобно Станиславскому не «набирает», а «коллекционирует». Смешные и серьезные, скромные и эмоциональные, молодые и не очень – именно они в случае беды приедут спасать наши с вами жизни. Автор фильма Т. Галеев поделился историей о том, что после просмотра фильма один из его друзей-фельдшеров пошёл работать именно на подстанцию, показанную в фильме. А это лучшее доказательство тому, что Доброе кино способно изменить мир в лучшую сторону.
Печальную, но светлую ноту в первый день кинофестиваля внес фильм «Леонид Нехорошев. Жизнь в кино» В. Урусевского, посвященный памяти выдающегося сценариста, редактора, неординарного педагога и очень скромного человека, ушедшего из жизни в этом году. На показ пришла его вдова Маргарита Александровна Нехорошева, родственники, ученики, преподаватели ВГИК. Фильм раскрывает не только страницы его биографии, но и ту особую атмосферу, сложившуюся в мастерской, которую до последнего дня жизни вел Леонид Николаевич. По словам режиссера Виталия Урусевского многое показать не получилось: не удалось взять некоторые интервью, вставить в фильм ряд сцен. Леонид Николаевич хотел, чтобы фильм был не дольше получаса – но их, кажется так мало, чтобы раскрыть жизнь мастера: от первого актерского опыта в далеком Тбилиси, до работы с А.А. Тарковским и Н.С. Михалковым, написания учебников по драматургии для студентов ВГИК и многого-многого другого. Соратница Л.Н. Нехорошева, которая вместе с ним вела мастерскую во ВГИКе, Валерия Александровна Антонова рассказала, что для своих студентов он был настоящим отцом и сейчас ребята чувствуют себя просто осиротевшими. Л.Н. Нехорошев, многие годы сотрудничал с Кинофестивалем «Лучезарный Ангел». Вечная Вам память, Леонид Николаевич.
На начавшемся Международном благотворительном кинофестивале «Лучезарный Ангел» зрители смогут не только увидеть и поговорить о кино, но и, например, задуматься о роли языка в нём. Мы побеседовали о предстоящих необычных (как заявлено в программе) лекциях с их ведущей, профессором-консультантом Координационного совета Лиги народов России, обладателем десяти патентов по методике изучения русского языка Татьяной Юрьевной Березовской.
– Татьяна Юрьевна, у меня к вам по сути один по-настоящему подготовленный вопрос к этому интервью: о чём Вы хотите рассказать людям?
– Вы знаете, я каждый раз, входя в зал, удивляюсь и радуюсь: «Пришли люди – как хорошо! Значит, им интересен их язык – этот огромный океан слов, выражающих мысли. Людям хочется что-то узнать, что-то понять. Замечательно!». Иногда сама думаю: «А я бы, на их месте, пришла? Не знаю, честно признаюсь…». Почему? Да по одной простой причине: всю жизнь живу в таком режиме, что не могу себе этого позволить. Ведь то, о чём я хочу этим людям рассказать, нужно было найти, понять, проверить, реализовать. А это совсем не просто, поверьте. И на это нужно потратить много времени и сил. Но теперь я очень рада тому, что мне есть, чем с этими людьми поделиться. Поэтому иногда в конце своих лекций, семинаров, мастер-классов я задаю провокационные вопросы: «А есть в зале кто-нибудь, кто пожалел, что пришел». Или в середине встречи предлагала тем, кто соскучился, выйти. Но никогда такого не случалось пока. Надеюсь, что и не случится.
Я представляю себе, что вы хотите услышать. Может быть, это не так интересно для интервью… Но всё же скажу. Моя специальность – русский язык. Казалось бы, ну, что тут может быть нового? Но поверьте, это будет абсолютно не похоже на то, чему учат в детском саду, в школе, на филологическом факультете, в аспирантуре и докторантуре университетов и педагогических институтов. Я всё это сама закончила и выступаю с полным знанием дела. Но сейчас мои патенты дают мне право говорить о совсем другой стороне вопроса, ранее не изученной и не представленной в науке и образовании.
– Это и подогревает интерес, что это такое может быть, если не рассуждения о подлежащих и сказуемых, а также подчёркивании их одной или двумя чертами на школьной доске?
– Абсолютно все может быть другое. Поэтому я вам покажу то, чем я занимаюсь на самом деле.
Ученые доказали, что когда мы рождаемся, мозг уже особым образом сориентирован. Как? Это потрясающая система координат, причем она удивительным образом в главном совпадает с картой звездного неба, с основными составляющими частями генома человека и ещё много с чем. И, оказывается, наш мозг, таким образом, уже при рождении предназначен для системного постижения всего, что составляет наш мир. А первое, что он постигает – это родной язык и его закономерности. Всё, что мы узнаем потом в жизни (хотим этого или не хотим, думаем об этом или не думаем) мы постигаем с позиций именно этой системы, а не какой-либо другой.
Вот иностранцы, например, не понимают, зачем в русском языке такое неисчислимое количество синонимов (т.е. слов, обозначаемых практически одно и то же). А оно, это количество, таковое, во-первых, потому что наш современный язык сложился когда-то из двух языков: древнерусского и старославянского. В каждом было что-то своё. Вот так, в мире, сейчас всё это живёт у нас в языке. Во-вторых, из-за того, что система получилась объединённая, она изначально образовалась как открытая. Наш язык легко принимает что-то новое из любых других языков. Но форму существования чужие слова принимают нашу. Более того, даже если они в чём-то поначалу сопротивляются (ну, например, слово метро не изменяется по падежам)…
– Да, «в метре», конечно, не скажешь…
– Так вот: если добавить к этому слову любое прилагательное (т.е. слово, отвечающее, на вопрос: «какой»), оно будет в такой форме, какая полагается в русском языке: «Подошел к новому метро. У нас красивое метро». По сути своей слово как бы «упёрлось», не желает изменяться (ни по числам, ни по падежам), а по форме словосочетания – подчинилось, покорно изменилось, как полагается.
Первая система, которую мы постигаем на этом свете, – это система родного языка. И незыблемы его законы, по которым слова, предложения, тексты, выражающие наши мысли, приобретают именно такой вид, а не какой-то другой, свойственный другому языку. Система любого языка – она вот такая, и изменить ее нельзя, не в силах человеческих.
Я работала во многих странах: Германии, Швеции, Финляндии, Венгрии, Голландии, Израиле. Обучала русскому языку англичан, малийцев, поляков, венгров, болгар, вьетнамцев, китайцев, индусов. Жила, помимо Москвы (причём, иногда подолгу) в различных местах нашей страны: Санкт-Петербурге, Тульской области, Чукотке. И я проверяла свои языковые находки в работе с самыми разными людьми, говорящими на самых разных языках. Моему самому младшему ученику – четыре года, а самому старшему семьдесят шесть лет.
Мы не подробно и не системно касаемся всего этого на мастер-классе фестиваля, но частично обязательно этого коснемся. Ведь в школе учеников обычно раздражает, что всё время обучения, (все одиннадцать лет) нужно учить бесконечное количество правил, правил, правил; а потом – исключения из них, исключения, исключения… Вот слова подлежащее и сказуемое (с которых Вы начали нашу беседу), знают у нас все, от мала до велика. А на вопрос: «Знаете ли Вы, зачем Вы эти слова знаете», – ответят единицы. Даже здесь в Доме ученых (где мы с Вами беседуем), сразу, сходу на этот вопрос, наверное, мало кто ответит. А на самом деле, это нужно знать, чтобы быстро и правильно расставить знаки препинания (запятые, двоеточия, тире) и в совсем не сложных коротких, и в огромных сложных предложениях.
В работе с детьми я использую свои очень простые графические схемы, иллюстрирующие систему, структуру и логику языка, работаю с цветом. Вот как-то один из моих учеников (ещё маленьких детей, в начальной школе), сказал: «Я знаю, какого цвета все прилагательные! Ведь пока солнышко не выйдет, никаких прилагательных не видно: ни больших, ни маленьких, ни красных, ни зеленых, ни плохих, ни хороших, вообще никаких. Поэтому главный цвет у прилагательных, как у солнышка, – жёлтый». Я рассказала об этом в своей научной лаборатории и спросила: «Возражения имеются?». Единогласное «Нет!» было мне ответом. А ведь это были люди с большим педагогическим опытом, исследователи-новаторы.
Еще пример. Мы как-то разбирали основные части речи (слова) и местоимения (слова, которые могут их замещать). Можно сказать человек, а можно – он; можно сказать красивый, а можно (если не совсем разглядел) сказать какой-то. Есть части речи, которые замещаются и не замещаются местоимениями. Ребята, которые учатся по моему методу, сдают дополнительные зачёты без меня. Один из этих маленьких учеников с удивлением рассказывал: «Какую-то глупость спросили». Я говорю: «Какую?». «Меня спросили, какие слова не замещаются местоимениями, пришлось отвечать». Это вообще-то могут спросить в старших классах школы или даже на втором-третьем курсе филфака. Студенты в таких случаях друг у друга срочно тихонько спрашивают подсказку (сразу-то не сообразишь). А дети очень просто рассуждают: местоимение на привычных для них моих графиках «касается» всех слов, а одного не касается. Не касается глагола – значит, его и не замещает.
Слова так же можно и внутри разобрать. Вот, например, всем в школе рассказывали про приставку, корень, суффикс, окончание – что после чего идёт. Но не показали структурно, что окончание можно подставить к корню, можно – к суффиксу, а к приставке – нельзя. То есть не стало ученикам понятно, что это – конструктор, с которым можно работать, причём интересно, быстро и весело. А главное, никогда больше ошибок не делать.
Вот возьмём алфавит. Он состоит из букв. Учат его в первом классе, когда дети учатся читать и писать. Если спросить у взрослых, все скажут начало алфавита: а-бэ-вэ-гэ-дэ и середину: и-кэ-лэ-мэ-нэ и о-пэ-рэ-сэ-тэ. А ещё знают: э-ю-я, но у-фэ-хэ-цэ мало кто сразу скажет. А почему? Потому что его учат в первом классе, а почему именно тогда, никто не знает. Говорят, чтобы научиться читать. Но если вы учите алфавит, вы слово мама не прочитаете. Одна мама скажет ребенку, когда он спросит, что эта за буква: «Это буква эм. А другая: мэ. И у одной мамы ребёнок прочитает: эм-а-эм-а, а у другой – мэ-а-мэ-а. И мама ни в том, ни в другом случае не получится.
Рак – эр-а-кэ. Красиво, но рак у вас в воображении не возникнет. Получается, что алфавит вреден в первом классе. Значит, учить его в первом классе не надо и не надо даже показывать детям. Как же быть? Дело в том, что для чтения и письма нам нужны только звуки (из которых состоят слова) и их абрисы (т.е. рисунки). Абрис у художника – это то, как изображён, как обрисован этот звук. Так вот это звук п, а не пэ; а это – м, а не эм. Для чтения и письма нам нужны только звуки, из которых состоят слова, а не алфавитные названия букв. Ребенок просто должен начать узнавать звуки. Слово «рисуется» именно так.
А когда годика через два-три ребенок уже хорошо научится читать и писать, он впервые возьмёт в руки энциклопедию, словарь, справочники, каталоги. Вот тогда ему и понадобится алфавит. Буквы расположены в определенном порядке, а между согласными стоят ещё дополнительно соединительные гласные э, чтобы было легче их подряд произносить.
Вот есть у меня такой тренинг. Знаете, были такие (да и сейчас еще они есть – телефонные книжки с буковками в прорезях по краю страниц). Представьте себе, что дети, которые учат алфавит для работы со справочниками, могут рассказать алфавит не только по порядку сверху вниз, но и снизу вверх, и с середины – в любую сторону. Это потому, что на занятиях ребята получают эти записные книжки, уже заполненные словами. На скорость дети находят каждое из них. Они два-три дня по три – пять минут этим занимаются и… алфавит отпечатывается в памяти на всю жизнь. Вот я сама занимаюсь русским языком всю жизнь, но от я, до а (т.е. в обратном порядке) не прочитаю алфавит, а они – легко, потому что они искали и так, и так. Если ребенку нужно на слово на п, он сразу открывает алфавитную книжку в середине, а не ищет от а до п. У него эти системные точки опоры отпечатались в памяти и интуитивно присутствуют. А если учить всё кусками, у нас ничто ни с чем не соединится.
Поверьте мне, то, что рассказываю вам сейчас за несколько минут, заняло у меня полжизни.
– А как вы всем этим заинтересовались?
= Дело в том, что у меня очень гуманитарная семья: дед – писатель, отец – журналист, тетя – переводчица, мама – редактор. И я выросла в старом московском доме, где звучал правильный язык и было очень много книг. Почти всё, что я потом на филфаке должна была изучать, я знала, просто потому что дома были знающие люди и книги. В старших классах школы я училась, кроме обычной общеобразовательной школы, ещё в физико-математической школе МГУ. Отточенная математическая сумасшедше-завлекательная логика меня просто восхищала! И я никак не могла понять, почему в математике, если 2+2 не знаешь, то 222+222 не сложишь. А в языке – правила и исключения без конца и без начала из года в год. Ну, не могла поверить, что это так…
– То есть, не зная азов, его изначальной логики, мы умудряемся проворачивать сложнейшие операции?
– Да, именно так! Это же немыслимое количество словоформ… Вот одна ваша фраза – это сколько одних только падежных окончаний! А там только у существительных – три склонения и шесть падежей, да ещё исключения… У глаголов: два спряжения, три наклонения, три времени, два числа, три рода (ну, и конечно, не пара и не тройка исключений – как же без них!). Это же неисчислимо! Математика в сравнение не идёт. Это я сейчас понимаю, что язык – это надсистема. Она формирует человека.
Я закончила филфак в Москве, аспирантуру – в Питере, докторантуру – опять в Москве. И… потом засела сама: втихую, для себя, после работы, по ночам, под стоны семьи о том, что надо спать, что утром рано вставать. Но мне очень хотелось, было совершенно необходимо понять. И не сразу, но стало всё открываться постепенно. Дорабатывалось неисчислимое количество раз, не могу вам даже передать, сколько… Что интересно, сейчас, кто бы ни учился у меня, воспринимает это так, как будто меня когда-то кто-то научил, а его – нет. И он пришел ко мне просто восполнить пробел.
Теперь из чего будет состоять мастер-класс. Там есть несколько секретов, но Вам я их раскрою. Нужно будет показать значение языка. Потому что когда мы говорим слово кино, перед глазами первое что возникает – картинка. А в материале лекции есть такие «цирковые номера», в которых вдруг стать понятным, что можно трактовать эту картинку и так, и так, и так, но без слов артистов невозможно разобраться в замысле сценариста и режиссёра, а также сути происходящего в этом конкретном эпизоде. Особенно, если есть какой-то внутренний монолог или разговор на уровне реплик (типа: «Ну, и?..»). Моя задача на лекции – показать значимость того, чем ты обладаешь, даже не отдавая себе в этом отчета. Важно, чтобы роль языка была оценена правильно.
Ведь слово язык – многогранное. Существует язык цветов: красный – это любовь, желтый – это ревность. И это называется именно языком цветов, а не значением цветов. Есть язык тела, жеста, глаз, губ, чего угодно. Любая система обязательно имеет в названии слово язык (язык музыки, язык математики). Что же такое язык? Только ли это – общение, коммуникация, как мы привычно считаем? Или нечто большее, причём значительно большее? У Владимира Даля написано первом значении слова: «Язык – мясистый снаряд во рту, служащий для придвигания пищи к зубам». Конечно, это тоже очень важно, но на самом деле – это гигантская, глобальная надсистема. Почему не просто система, а «над»? Потому что без этой системы мы никакую другую систему не сможем понять. Потому что ту же математику, если вы, увидев знак +, не скажете слова прибавить или сложить, то сам по себе знак между цифрами вам ничего не объяснит. Так же, как и =, т.е. равно, одинаково.
Человек так устроен, что ему нравится всё красивое, гармоничное, логичное, системное, а противоположное, а-системное нас, чаще всего, раздражает. Язык – это огромная система, которая нам дана вместе с возможностью дышать, двигаться, расти.
Жизнь нам что-то подсовывает, и мы все домысливаем. Кино у нас это что-то порой отбирает – нам показывают картинку и на этой картинке понятно, что – где. Дети и взрослые сейчас больше смотрят, чем читают. И домысливание фантазийное сокращается, но оно очень важно для развития человека. То, что в кино важна картинка, понимают все, а о том, что в кино очень важен язык, задумываются не часто. Мы, ведь, в этом языке с детства живем, как в такой невидимой сфере. Язык снаружи, язык внутри. Ты в нем живешь и не отдаешь себе отчета, какую он играет огромную роль в твоей жизни. Мы расставляем людей вокруг себя, оцениваем, угадываем. Их речи дают нам пищу для размышлений, возможность оценки, соотнесения с собой.
Но рост мы отслеживаем, движение – тоже, а язык – нет. И если всё (начиная со звуков, с чередующихся гласных в корне, с интонации вопроса и ответа, а заканчивая внутренней логикой монолога, диалога, полилога) складывается в такую необозримую систему, то невозможно представить, что это какой-то человек когда-то сел и сделал; представить того, кто это всё изначально мог держать в голове, и ещё кого-то, кто вдруг взял и добавил… Так значит, это само Слово было вначале. Его никто из людей не придумывал, на формы не раскладывал. Это было в начале всего, в начале жизни (всей жизни и жизни каждого). Так же, как с ногами, руками и головой, человек рождается в звуковое языковое поле, которое его окружает и становится его собственным.
Можно сказать, что это Божий дар, как способность слышать, видеть, любить… Цель моей лекции – не убедить в этом всех, а чуть-чуть приоткрыть завесу в этот огромный прекрасный мир.