Накануне XX кинофестиваля «Лучезарный Ангел» мы продолжаем серию публикаций интервью с его лауреатами и экспертами. Сегодня разговор с режиссером-документалистом, педагогом, руководителем мастерской при кафедре режиссуры документального кино (ВГИК) и студии «Остров» заслуженным деятелем искусств РФ Сергеем Мирошниченко.

Доброта – это прежде всего сострадание

– Сергей Валентинович, в этом году проводится уже XX фестиваль «Лучезарный Ангел». Вы в свое время удивились, почему вашему достаточно жесткому фильму «Сумерки богов» дали на этом фестивале доброго кино первую премию по документалистике. Вы как-то для себя самого разрешили этот парадокс?

– Это, наверное, потому что фильм про войну? Поэтому вы спрашиваете?

– Мы записывали с вами интервью, и вы сами его оценили как достаточно жесткий… Да там же война и показана как нарыв общего положения дел.

– Да, я, конечно, был удивлен тому, что этот фильм на этот кинофестиваль взяли и тем более дали за него приз. Но сделан-то он крепко. У меня были прекрасные операторы, монтажер. Но если суть вопроса в том, какое кино надо показывать на фестивале «Лучезарный Ангел», то я думаю, палитра должна быть достаточно широкой – это должны быть совершенно разные фильмы. В том числе и жесткие, фильмы о войне – и они тоже достойны этой награды. Если отбирать и, соответственно, награждать только благостные фильмы, это будет удар по фестивалю. Он станет очень ограничен, и мы потеряем часть и художников, и молодежной аудитории. У вас же заявлено, что это фестиваль доброго кино?

– Доброе кино возвращается – изначально девиз этого кинофестиваля. Хотя о том, что такое доброе кино, все эти годы ведутся споры.

– Для меня доброта – это прежде всего сострадание. Художник, если он добр, не может не чувствовать людской боли. Что-то должно происходить в кадре такое, что вызывало бы и у зрителя чувство сострадания. Это может быть война, любовь… Я недавно задумался: а «Летят журавли» – это добрый фильм? Если попытаться расшифровать, что там происходит: главный герой погибает; его любимая, несмотря на свою любовь к нему, изменяет; люди в тылу ведут странно легкий для военного времени образ жизни, например, требуют для себя наркотиков – того, что их отвлечет и развлечёт; главная героиня хочет покончить с собой, её останавливает Бог – видя возможную гибель ребенка, она забывает про себя и свои планы… Но надежды ее не оправданы: пропавший без вести возлюбленный, которого она вышла встречать на перрон, все-таки погиб. Сними сейчас такую картину – на нее накинутся все. Устроят судилище этому режиссеру. А мы этот фильм смотрим и смотрим и будем смотреть.

– А что поменялось в обществе? Почему накинутся-то?

– Потому что мы утратили сострадание, принялись судить. Все вдруг ощутили право судить: искусство, людей, поступки. Все стали судить друг друга. Но мы не сострадаем друг другу. Почему мы не ищем любви, а ищем ненависти и противостояния? Вот что появилось в обществе. Это самое тяжелое. Это меня пугает. Зная и любя многих моих коллег, знакомых, я не хочу видеть этой непримиримости. Я вот всегда думаю, а как же: любите врагов ваших (Мф. 5:43)? Может быть, мы будем сильнее, если мы научимся любить врага своего? Возможно, мы тогда и побеждать будем…

– Силой Божией.

– Да, силой Любви. Не сводя всё до материалистического: око за око и зуб за зуб.

– Еще ветхозаветного принципа.

– Мне кажется, что мы поэтому и буксуем без возможности преодолеть сейчас некоторые сложности – как говорила у меня героиня, внучка Пушкина: «шероховатости» (это она про то, что отсидела в 1937-м, так отзывалась)… Наша непримиримость нас всех сталкивает, и энергия уходит по большей части на эту борьбу.

 

Парадоксальный запрос виртуальной эпохи

– В подаренной вам только что вышедшей книге «Достигайте любви. О жизни архиепископа Алексия (Фролова)» как раз об этом: если мы не умеем любить, по-христиански, в том числе врагов, значит, мы живем в дохристианские времена – Христос для нас еще не родился.

– Откатываемся в язычество.

– И тому, кто любит себя, уже не до любви к Богу Истинному и к ближнему…

– Вот приходит ко мне новый курс студентов. Они исповедуют разные религии. Я должен быть открыт к ним ко всем. И я должен найти с ними контакт. Я должен их любить. Даже если то, что исповедуют они, не совпадает с моими религиозными убеждениями.

– Но главное-то убеждение христиан и есть любовь.

– Я вот нелюбви больше всего и боюсь.

– От телевизионщиков доводилось слышать, что они не могут пригласить в эфир православного иерарха или священника, потому что-де: «Нам тогда надо и католика, и иудея, и мусульманина, и лютеранина приглашать…» (при провозглашенном в стране равенстве). В прошлом нашем интервью вы говорили, что и хорошо бы такой межконфессиональный проект на нашем ТВ запустить. А Истина, известно, Сама Себя защищает.

– Мы должны быть благодарны государству, что у нас есть телеканал «Спас». Не берусь судить, как там идет редакционная работа, но он есть. Другие каналы, которые работают вне религиозной составляющей, сами строят свою политику. Вообще думаю, что после следующих президентских выборов многие телеканалы прекратят свое существование. Дело в том, что сейчас вся молодежь ушла в интернет. Телевидение создано для людей моего возраста (1955 года рождения. – Прим.). Останутся только новостные телеканалы, пара-тройка государственных, дай Бог, если среди них останутся «Культура», «Спас». Остальное всё исчерпало свои функции.

Я много общаюсь с молодыми, – мне повезло: вокруг меня всегда молодежь. Убедить их смотреть телевидение очень сложно. Потом, что такое интернет и всяческие платформы, если они нормально устроены, – это библиотека. Ты пришел, выбрал любую книгу, которая тебе нравится…

– Любого времени.

– Да, и в любое время открыл ее, почитал, потом отложил, вновь к ней вернулся. Ты независим от времени и часа показа, тебе не важен рейтинг…

– А вот это не провоцирует ту же разобщенность? Одно дело, когда вся страна собиралась у телеэкрана, и другое, когда вот так…

– Ну да, наверно. Потому-то и останутся один-два канала для тех, кто хотел бы сохранять это сообщение. Но время идет, технологии развиваются. Когда изобрели телевидение, все думали, что никто уже больше не будет ходить в кино. Но туда ходят. Точно так же, когда появилось кино, были уверены, что никто уже не будет ходить в театры. А сейчас и в них – аншлаги. Наша виртуальная эпоха обострила жажду видеть живого человека. До конца, наверно, ничего не будет пропадать, но и функция дублировать одно и то же на многих каналах себя исчерпала.

Что смотрит молодежь?

– Где живет современная документалистика? И как на нее влияет интернет, новые технологии?

– Она живет везде. Современный документалист использует все каналы вещания и все возможности: от зрительного зала (это самое лучшее, когда ты можешь показать конкретной аудитории свой фильм, потом обсудить, ответить на вопросы; когда люди вместе, у них другая степень сопереживания) и до интернет-платформ. Сейчас это интернет-поле сложно регламентировать, но когда-то и оно должно быть систематизировано. Пока это достаточно свободное пространство. Надо научиться в нем существовать так, чтобы, излагая киноязыком свои мысли, привлекать людей к просмотрам. Это необязательно, что ты там должен раздеваться догола, нет.

Меня поразило, мы сделали для одной из платформ две документальные с исследовательским уклоном картины. Нас уверяли, что такого рода фильмы вряд ли будет смотреть молодежь. Эти фильмы и по конструкции были весьма традиционны. Но у них был большой рейтинг, причем большинство аудитории до 35. Сам я предполагал, что так оно и будет. Ко мне сейчас поступили студенты (конкурс был около 30 человек на место), я с ними общаюсь и понимаю, что это очень образованные люди.

Когда по телевидению вещают о том, что у нас основная масса молодежи дебилы, – это неправда. Молодежь стала образованней. Они уже не просто зависают на играх в интернете, каждый находит там то, что ему необходимо. Они научились выбирать. У них просто другой мир, другие знания. Когда мы им задавали вопрос на первом отборочном туре «Ваш взгляд на философию XXI века? На историю XXI века?» – мы слышали очень интересные ответы. Мы всё ещё живем XX веком. Вся наша страна. Мы переживаем события прошлого века, – никак не можем оторваться от него. А ведь чтобы строить, нельзя быть замершими в этом повороте, оглядываясь назад.

– Документалистика может помочь преодолеть этот гипноз прошлого?

– Конечно, она обязана. И для меня ответы этих 18-летних ребят были удивительны, они говорят совершенно о другом мире, который они видят, в котором они будут жить.

– А как меняются поколения – новые по сравнению с предыдущими? Вы же даже себе такую задачу ставили – отследить эти отпечатки времени на мировоззрении «Рожденных в СССР»?

– Рожденные в СССР на семь лет погружены в Советский Союз, и у них этот корень остается, эти люди вряд ли будут сильно меняться. На них может действовать среда или привходящие события, но суть человека останется прежней.

– Я практически ровесница участников проекта, все-таки опыт воцерковления дает кардинальную смену мировоззрения, многое проясняет. Но и то, что вы констатируете, как и то, о чем я говорю, очевидно порождает мировоззренческие разрывы, если не сказать расколы, в обществе? Чем это чревато и как с этим быть?

– Даже внутри советского общества у каждого человека мир был выстроен по-своему.

– Кстати, архимандрит Серафим (Кречетов; до пострига протоиерей Валериан) запрещает даже время называть советским, не то что общество, именно потому, что все были разными и восприятие времени и себя, окружения у всех разное. Надо говорить, объясняет, «при советской власти».

– Но тогда у нас были очень мощные религиозные деятели, такие, как отец Иоанн (Крестьянкин), и тут же – выдающиеся атеисты-богоборцы. Широкая палитра. И сейчас эта палитра есть. Но гениев сейчас мало. А страна должна их рождать.

 

Пора изжить время эгоизма

– Помню, на филологическом факультете изучали на примере того же Пушкина, что гений не сам по себе рождается, его в том числе формирует окружение – он своего рода пик определенного всплеска.

– Думаю, что в сложившейся ситуации отчасти виноваты те, кому сейчас по 70 и старше. Настолько были эгоистичны, настолько любили себя и хотели, чтобы любили только их, может быть, и невольно, подсознательно, но вытоптали всю поляну во всех направлениях. Это огромная беда. Те, кто были до – воспитывали смену, и их ученики гениальны. Мастерская И. Савченко только 1945 года – это М. Хуциев, С. Параджанов, А. Алов и В. Наумов, Ю. Озеров. Тогда мастер отдавал всего себя. А были ещё мастерские М. Ромма, А. Довженко, С. Эйзенштейна и многих других.

– Но ведь говорят же, что война всегда дает подъем духа, что и сказывается – на творческой сфере уж точно.

– Но их-то самих выращивали, а после них – пустыня. А в 90-е годы разве это было не эгоистично? Со стороны лидеров кино или литературы не делиться своим талантом, за исключением нескольких единиц. И этот эгоизм, как ржавчина, разъедал преемственность не только в искусстве, но и в науке и т.д. – вообще во всех сферах общества.

– Интересно, что в духовной сфере преемственность разрушали всеми силами в большей мере все-таки извне…

– Не хотел бы всегда винить кого-то извне. Это слишком удобная позиция.

 – Да, а мы уже неоднократно по ходу разговора упираемся в это стравливающее всех и вся самолюбие каждого – такие как раз «сумерки богов», где каждый сам себя обожествляет и Свет схлопывается в этом мире. А что делать?

– Всё произойдёт естественным образом. Никто не будет жить вечно на этой земле. И эгоисты уйдут сами.

– Еще и Суд будет.

– Суд у всех будет – и у меня, и у вас, у всех. Пора изжить время эгоизма.

– Архимандрит Серафим (Кречетов; протоиерей Валериан) и тут бы сделал поправочку…

– Чрезвычайно талантливые люди почему-то решили, что только им здесь отведено «блистать». Редко кто стремился отдавать что-то другим, радел над тем, чтобы этот сад не умер.

– И это при том, что тогда некий коллективизм провозглашался?

– Вы о чем? Какой коллективизм? Если бы коллективизм был внутри этого общества, оно бы не рухнуло таким образом. Когда мне рассказывают, что вот пришли в 1991-м году 20 тысяч к Белому дому и рухнула такая страна, – это смешно. Это можно кому угодно рассказывать, но не мне, – я документалист. Все просто думали – жить будут лучше.

Но те ребята, которые поступают учиться сегодня, они уже не такие эгоисты. И это меня радует.

– Вот об этом и поговорим в следующей части нашего интервью.

 

Продолжение следует…

Беседовала Ольга Орлова