На фестивале «Лучезарный Ангел» в рамках спецпрограммы «От Великой Отечественной войны до наших дней» состоялся показ фильма «Фагот» (Россия, 2023) и обсуждение картины с участием режиссера фильма Анны Артамоновой, священника Василия Бакулина (модератор встречи) и протоиерея Андрея Ткачева.

 

Анна Артамонова – многодетная мама – начала рассказ с обычных будней. Как сыну – брату двух сестренок – те надоели, и он спросил вдруг: «Мам, роди мне брата? Ты еще можешь?!» – «Могу…». – «А что для этого нужно?» – «Чтобы вы слушались», – внезапно нашлась, как выйти из положения. Так появился Яша. Он вместе со своей сестрой Любой сыграл в фильме, в котором вообще практически нет профессиональных актеров: все играют в основном себя или кого-то очень близкого… Люба, например, – свою одноклассницу Аню. Потому как сюжет взят из жизни…

12-летняя девочка из Донецка раз за разом просит братика произнести слово «папа», а он молчит. Он вообще теперь всегда молчит. Онемел от ужаса… И спать не может один, и от развеселого салюта прячется под кровать и весь съеживается и зажимается. «Это прилет? Сейчас прилет будет?» Нет, это просто люди развлекаются. Многие и знать ничего не хотят ни о какой там войне: почему, зачем война… А у этих ребят отец ушел добровольцем на фронт – он знает, за что и с кем там воюют.

Мама, укачивая новорожденного, просматривает списки раненых и пленных по ночам, оправдываясь в бессоннице тем, что вот у их еще одного братика режутся зубки. А Аня-подросток, главная героиня, хочет вернуться на Донбасс. Отец пропал без вести… Мама ревет над официальным извещением, а у Ани внезапно возникает план… Как-то она рулила на своем самокате с немым, завозя его в подготовительный класс, и тот вдруг, как всегда молча попрощавшись, закричал ей вдогонку: «Па-па!»

А Аня, планируя между пешеходами по тротуарам, в тот день еще и увидела сестер милосердия, разгружавших свои гитары да скрипки при подъезде к госпиталю. «А можно с вами?» – вдруг свернула дочка потерявшегося бойца. В музыкалку ей ехать не хотелось – там всё равно не понимают, почему эта беженка не так вдохновенно играет… А сестры милосердия ей отвечают: «Конечно, можно!» – на то они и сестры милосердия… Хотя иная из бдительных тут же спохватится: «Ее же нет в списках», – но другая, находчивая, тут же пояснит на КПП, что такой-то из внесенных в список сегодня нету, а такая-то паспорт забыла – а сама: вот она!

Одна из сестер милосердия, что неотступно возится, как началась СВО, с ранеными (в фильме она играла саму себя) на вопрос из зала: «Ну, вот захочешь ты стать волонтером, но кто же тебя в военный госпиталь впустит?» – рассмеялась: «Тот, кто хочет, всегда возможность найдет!» Кто хочет – ищет возможности, кто не хочет – причины…

А Анечка с тех пор (решив вскоре все вопросы с пропуском) стала играть тут, в госпитале, для покалеченных бойцов на своем фаготе – это такая труба, по виду похожая на противотанковый гранатомет…

Ане, ставшей прототипом главной героини, этот фильм не показали. Потому что в реальности ее папа погиб… Он был музыкантом в Донецкой филармонии. …Сначала нашли кларнетиста и флейтиста, зверски замученных азовцами. А папа долго числился пропавшим без вести. Была надежда, но потом нашли и его... Когда фильм был уже снят, режиссеру попали в руки записи из Аниного дневника – она сама поделилась ими: «Как я хочу вернуться в 2021 год, когда папа, мама, братик – все мы вместе пьем чай, а на коленях у меня лежит щеночек…»; «Я ненавижу мужчин, их липкие взгляды…»; «А недавно я ехала в поезде и увидела, как папа укладывает сынишку спать. И я поняла, что мой папа такой, а не тот, что с липкими взглядами…».

Зал молчал. Правда давалась тяжело, – пусть она эстетически и приукрашена в фильме, иначе, может быть, было невыносимо трудно…

 

Слово взял протоиерей Андрей Ткачев:

– Во-первых, война – это, к сожалению, единственное встряхивающее, уцеломудривающее средство, которое делает людей людьми, которое возвращает патриотизм в политику, молитву в школу, верность в семью, переживание друг за друга и сострадание в общество. Многие вещи, как ни странно, возвращаются благодаря войне. А мирное время – на контрасте – это время изобилия, хлеба и вина, время стяжательства, блуда, гордыни. И возникает вопрос – а можно иначе? Реально ли очищаться без войны? Хочется ведь очищаться без войн. Но никому это серьезно и в голову не приходит, когда все мирно и тихо, – тогда и мы спим. И эта спячка дорого нам обходится. Люди сами напрашиваются на неприятности. И вот приходит беда и, как последний аргумент, уцеломудривает человека.

Это фильм о простых людях. В сытые времена простой человек отсутствует в кинематографе. В обычное время герои большого метра – это вечные бандиты, следователи, что их преследуют, секретарши какие-нибудь, тетки-разлучницы вплоть до панельных женщин. Как говорит святитель Николай Сербский: «Если за стол посадить всех тех, на кого мир смотрит с придыханием вживую или на глянцевых обложках: олигархи, спортсмены, раскрученные певцы и певички, гангстеры, эскортницы – там не будет места ни Иисусу Христу, ни простому человеку. Они не нужны».

И вот наступает время беды. И беду вывозит на себе простой человек. Беда вывозится не только на плечах бойцов, которые проливают свою кровь, но и на руках женщин, которые в госпиталях за ранеными ухаживают, а на приходах у себя маскировочные сетки плетут… Она вывозится заботой людей, которые отдают свои последние копейки, чтобы купить буханки, на которых вывозят с поля боя раненых. Простой человек вывозит на себе беду, и это знаковая вещь, которую надо заметить.

Сейчас наступает такое время, когда простой человек оказывается в центре нашего внимания. Великая Отечественная война ознаменовалась не только перекройкой политической карты мира, но и, как ни странно, легитимацией советской власти. Ведь до Великой Отечественной войны эта власть воспринималась только как узурпаторская даже теми, кто за нее некогда воевал. Впоследствии все поняли, что построен некий монстр. А когда большая кровь пролилась и великий враг был повержен, произошла вдруг легитимизация этой к тому моменту тоже уже нечто переосмыслившей власти – красное знамя перестало быть знаменем большевиков и стало знаменем Победы.

Тогда появилась лейтенантская проза, возникли серьезные романисты, большие писатели, которых война перелопатила, они стали новыми людьми, – вынеся с фронта огромный жизненный опыт, начали этим опытом делиться. Это Астафьев, Богомолов, Васильев и т.д. И сейчас такое время наступает. В эти наши дни люди тоже пишут и еще будут писать обо всем этом стихи, петь об этом песни. Это будут вещи разной степени художественности, потому что таланты неравномерно распределены, но они будут выговариваться и их будут слушать. И они свой голос донесут, потому что это станет интересно.

Простому человеку теперь можно говорить. Бывают времена, когда простому человеку негде что-либо сказать и его не будут слушать. Будут слушать бездарные программы шоу-бизнеса, ток-шоу, набившие оскомину и перешедшие всякие грани. До сих пор на федеральном канале идет «Поле чудес». Сколько человек еще надо закопать, сколько панихид отпеть, чтобы прекратить это безобразие? Как будто эфирное время больше нечем заполнить. «Поле чудес в стране дураков» – это макроунижение огромному народу. Мы все читали «Буратино» и знаем, что это за поле. Это оскорбление всему народу. Мы утерлись – и смотрим дальше. Идет второй год войны – и это всё продолжается.

Хотя, я уже об этом сказал, война вносит патриотизм в политику, милосердие – в среду простых людей, мужество – в мужиков, верность и ожидание – в женщин. За спиной каждого ушедшего на войну мужчины должно быть две-три молящихся женщины – мама, жена, дочери, сестры, невесты. Где эти женщины? Спросите у любого священника – у нас что, кратно увеличилось число ходящих в церковь? Нет. Нет! А сколько еще нужно похоронить людей? И какими путями нужно доносить, какими средствами транслировать человеку эти простые мысли о том, что смерть тотальна, с ней нельзя договориться, у смерти один враг – Иисус Христос.

Над всеми остальными смерть смеется, она смеется над Академией наук, она смеется над Институтом философии, она смеется над любителями долгожительства, над Полем Брэггом, над всеми, сидящими в позах хатха-йоги. Ей смешны все эти упражнения – сбросить вес, отремонтировать зубы, чтобы жить как можно больше. Смех один! Смерть – серьезный враг, и она никуда не уйдет, пока Христос не упразднит ее вместе с адом. Иисус Христос и смерть – два непримиримых врага. И Он сильней ее.

Почему не стало больше людей в храмах? Почему? Или наплевать? Это не мое дело? Как говорил преподобный Амвросий Оптинский: если представить себе большое село, и на конце этого села почему-то начали вешать людей, на втором конце села – грешить не перестанут. Скажут: до нас еще не скоро дойдет. Это слабоумие характерно для людей вообще. И, к сожалению, для русского народа.

Фильмы смотрятся разными глазами – есть глаз простого человека, специалиста, отборочной фестивальной комиссии – они видят художественные особенности, скрытое цитирование и т.д. А мы что можем увидеть? Нам надо понять, что чужих бед не бывает и что беда вошла в наш дом. Не в их дом, а в наш. Я об этом свидетельствую, потому что жил там, на Украине, больше сорока лет. Вы думали, что Украина – это просто Наталка-полтавка и бабы, которые лепят галушки, и мужики с длинными усами, которые поют протяжные песни. Они давно готовились к войне, благодаря которой мы поняли, что за монстр вырос у нас под боком.

Одни думали, что мы деньгами все решим. Ничего подобного. Они деньги возьмут, а убивать тебя не перестанут. Они были готовы, как бешеный пес на цепи – не отпустит тебя, пока не загрызет, а мы этого не заметили. Не только обыватели не заметили, а и те, кто обязан это замечать, спецслужбы этого не заметили. А обыватель вообще ничего не замечает. Обыватель замечает только понижение цен и распродажи, а еще повышение цен на бензин. Это не заметили все те, кто сидит наверху и должны смотреть далеко.

Есть такие слова у пророка Иезекииля: Страж у дома Господня (см. Иез. 33:1-20). Если приближается враг, а ты молчишь, они погибнут за грехи свои, но всю кровь взыщу с тебя, потому что ты молчал. Если ты будешь кричать, а они не поверят тебе и погибнут, ты спас свою душу, потому что ты кричал. А у нас такое молчаливое, сытое состояние: «Да перестаньте вы кричать. Что вы шумите?.. Мы все сделаем». Ничего не сделали. Пришла большая беда – полмиллиона уже погибших – тех, которых еще вчера называли братьями. На наших глазах исчезает страна, которая приняла к власти, на свои плечи сатанинскую клику. Это же катастрофа.

Мы простые люди. У меня в голове такая картинка с перестроечных времен: сцена… Выходит на нее человек: «А что я мог сделать один?» Второй выходит и тот же вопрос: «А что я мог сделать один?» И так наполняется вся сцена – их уже там 100-150 таких вопрошающих. И все говорят одно и то же: «А что я мог сделать один?» Но раз вас много, значит, вы что-то могли сделать? Но каждый ощущал себя одним?

А как мы с вами? Каждый из нас один или вы включены в нечто большее? Надо найти свое место в Церкви и в воюющем обществе. Вот конкретный пример: у нас шесть профильных госпиталей, в которых лежат пацаны без рук, без ног, – надо поинтересоваться – нужна ли помощь: материальная, физическая – прийти, поиграть им на музыкальном инструменте, поговорить – это тоже может быть конкретным выводом из этого фильма.

Любое явление культуры – это какая-то скрытая библейская цитата. И так все, что бы мы ни взяли из хорошего – того, что уже отстоялось, просеялось через фильтр времени. И в литературе, и в кино есть своя макулатура – прочел и выбросил, глянул – и больше не хочется. А есть вещи, которые просеялись через сито времени, – значит, есть что-то, что сохраняется на все времена. Например: «Он снял сюртук, надел шлафрок». Я не знаю, что такое шлафрок, но продолжаю читать «Онегина», потому что это не о сюртуках и не о шлафроках. Одежда поменялась, но смысл «Онегина» не поменялся, и он мне важен.

Из большой литературы рождается большое кино, это связанные вещи. Не будет литературы – не будет кино. Сначала должен быть сценарий, сначала должен быть текст. Его надо написать, понять, вообразить, как это будет выглядеть в картинке, зашить туда скрытые смыслы. Сначала текст. Любые тексты – вечные – имеют скрытую отсылку к Евангелию. В этом фильме, что мы посмотрели – «Фагот», смысл: «Отпускай хлеб по водам» – девочка ходит играть чужим с мыслью о своем. У каждого из нас болит что-то свое, но ты идешь к другим и смотришь на них глазами своей беды.

Одна мама писала святителю Николаю Сербскому: «Владыка, погиб мой сын на войне. У меня еще беда: не знаю, где он похоронен. Не знаю, где свет моих очей. Что мне делать?». Он ей отвечает: «Мать, вся земля – это одна большая могила. Выйди за порог – коснись земли и веруй, что ты коснешься края могилы твоего сына. Наверняка рядом с тобой есть кладбища – найди брошенную могилу и ухаживай за ней, как если бы это была могила твоего сына. И твердо верь, что кто-то точно так же ухаживает за могилой твоего сына».

Бедные учителя – у них есть специфическая беда: нет времени заняться своими детьми. Им тоже надо чем-то утешиться: если вы честно занимаетесь чужими детьми, кто-то честно займется вашими. Это так работает. Этот фильм учит нас и этому.

«Чти отца и матерь» – до этой заповеди существуют еще четыре. Заповеди не даны человеку в разбросанном порядке. Если спросить: а ты знаешь все заповеди? Немногие знают. Слово Божие читается плохо, выборочно, мало, кусочно. Там-сям вырвали цитату и создали себе иллюзию, что мы что-то знаем. Десять заповедей нужно выучить. Мало того, что они сохраняют свою актуальность, они до сих пор не выполнены.

Если бы исполнили заповедь «не кради», можно было бы закрывать суды. Можно было бы уволить всех юристов – пусть землю пашут и цветы выращивают. Жизнь сделала бы семимильный шаг навстречу раю. Заповедь «чти отца и матерь» – это пятая заповедь. До нее есть еще четыре. У Моисея было две данные ему доски с заповедями – на одной: заповеди службы Господу Богу – это вертикаль; на второй доске были заповеди службы человеку – это горизонталь. Получился крест. Первые четыре нужно, конечно, знать. А пятая (про отца и мать) открывает весь комплекс заповедей, которые касаются человеческих отношений.

Заповедь об отце и матери, как и любая другая, имеет свойство расширяться. Расширение заповеди – это радостное узнавание того, что смысл ее гораздо шире, чем написан. Например – «не укради». Можно запустить руку в карман – это самый понятный способ кражи. Но можно красть чужое время, мужа, идеи, чужую славу, чужое доброе имя. Не спешите говорить, что вы ничего не крали. Скорее всего вы тоже что-то украли.

Заповеди имеют свойство рождать из себя другую заповедь. Только исполнишь одну – и захочешь исполнить другую. Все заповеди связаны между собой некими невидимыми цепями. Цепная реакция – так же, как и в случае грехов: невозможно совершить только один грех. Стоит чем-то согрешить – и ты тут же согрешишь чем-то еще. Стоит совершить что-то, что пригнет тебя к земле, как ты тут же согрешить и отчаянием, и злобой и т.д.

Пятая заповедь о почитании отца и матери рождает все следующие, касающиеся общежития людей. Заповедь «Не убий» шестая. Если пренебрежешь заповедью о почитании папы и мамы, неизбежно скатишься к пролитию крови человеческой. Они нарушаются тоже в своей последовательности. Если пренебречь заповедями о Боге, а оставить только заповеди о человеке, получится кошмар!

Весь наш советский период времени, – мы же до сих пор не осмыслили, – что это было: хорошо или плохо? Никто до конца ничего не понял. Что такое было советский проект? Это была попытка исполнить вторую часть заповедей – это есть социализм: ближнего люблю, а про Бога не думаю, потому что Бога якобы нет. Что такое социализм в сжатом виде – это любовь к ближнему без любви к Богу.

Что получилось? Сначала великий трудовой всплеск, а потом исчезло всё это с шумом (см. Пс. 9:7). Потому что пренебрегли Господом. С пренебрежения Господом начинается нарушение всех заповедей. Что ждать от человека, который не чтит святыню Божию?

Заповедь пятая заставляет уважать всякого старшего человека, похожего на моих бабушку и дедушку. И Господь Бог описывается как «ветхий днями». В законе написано: увидишь седого – вставай. Бойся оскорбить старика. А еще это заповедь уважения к начальнику – они поставлены над нами Богом, они люди, это не Архангел Михаил и не Архангел Гавриил, у начальства свои грехи, но пятая заповедь требует подчинения начальству.

Только исполнение одной этой заповеди превратило Китай в то, что видим. У Китая нет почитания Бога, но есть нравственные ориентиры, этическая философия. И главнейший нравственный ориентир Китая – чти отца и матерь, корми их в старости, уважай всякого старого человека и чти начальство. И только на основании этой заповеди они выстроили огромную цивилизацию, которая на сегодня имеет претензию, чтобы всем миром командовать.

В заповеди о сострадании скрыта сила. В какую бы больницу вы ни пошли бы, попадете в филиал малого ада: придешь в ожоговое отделение – куча детей – что-то опрокинули на себя... Куда ни пойдешь – везде найдешь море страдания. Вот начни сострадать этим людям, навещать их, просто ходить к ним или собирать для них деньги на лекарства – просто по заповеди, как сказал Господь: Я был болен, и ты пришел ко Мне (см. Мф. 25:36). Давно ли ты был в больнице, если у тебя никто не болеет? – А зачем мне туда ходить?

А давно ли ты посылал посылку в тюрьму? – А у меня в тюрьме никто не сидит... По заповеди: Я был в темнице, и вы навестили Меня (см. там же). Давно ли ты голых одевал? В шкафу есть пальто, которое ты и не оденешь уже никогда, а приближается зима, и кого-то эта не нужная тебе одежда могла бы согреть...

А зачем? Затем, что Господь так сказал. Как только начнешь это исполнять, то ты получишь такую пользу, что будет вопрос: ты помог этим больным или само по себе присутствие этих больных в твоей жизни помогает тебе. Это большой вопрос. Как это и было показано в фильме: непонятно, кто кому помогает – люди получают такой заряд благодати Духа Святого, такую перемену взгляда на окружающую жизнь, что потом их это ведет по жизни.

Вот вы идете по красивой улице какого-нибудь европейского города. Кругом сияют рестораны, жизнь бьет ключом, эта жизнь красивая и манит тебя к себе – только деньги давайте. Но сверните с проезжей части в больницу – понюхайте запах больницы и посмотрите на людей, которые ходят за стенку держась. Ты попадаешь в параллельный мир, ты там часик посидишь – и потом выходишь на улицу сытого, богатого города и у тебя начинается раздвоение: где настоящая жизнь, здесь или там? Жизнь – это рана.

Либеральная модель общества предлагает нам иллюзорный взгляд на мир, как на непрестанную ярмарку развлечений, супермаркет со скидками. И чувства Рая нет у современного человека. Современный человек понимает Рай как супермаркет, где все можно купить и денег хватает. Рай для современного потребителя – это супермаркет, а у него есть огромная дисконтная карта.

Когда ты попадаешь в другую, настоящую жизнь – у тебя меняется взгляд на эту порнографическую действительность, к которой мы так все принюхались – и старые, и малые. И опять возникает вопрос, кто кому помог – больные мне помогли исцелиться от моих иллюзий или я поправил подушку больному?

Это всё должны сказать бабушка – внукам, мамы – дочерям, отцы – сыновьям, но распалась связь времен. Мы не всегда находим в лице старшего поколения учителей и подсказчиков. Иногда и яйцо курицу учит. Иногда получается, что молодые прозревают раньше, чем старые.

Этот фильм безотносительно к тому – шедевр это, не шедевр – это честный фильм о настоящей жизни. Настоящая жизнь не под софитами, она не за застольями, она не в президиумах – она именно такая: она там, где человеку больно.

А рана мира облегла меня; // И жизнь жива помимо нашей воли, – как сказал один поэт (Арсений Тарковский).

Смею надеяться, что это внутренним чутьем должна вся Россия понять. Для этого даже можно кино не снимать. Наступило грозное время испытаний. Дальше будет что-то еще более крутое и неизвестное. Думаете, закончится все это, и мы опять начнем пить и веселиться? Скорее всего нет. Будет что-то другое, еще менее ожидаемое, чем война с украинцами.

Мы получили самую неожиданную войну, и будущая война окажется еще более неожиданная. Мы получим удары с тех сторон, с которых не ждем. Значит, нам нужно перешифровать свое сознание, посмотреть на то, что уже прожито, что еще осталось. И заняться комплексным возвращением к истокам. Невозможно говорить о только пятой заповеди, нужно говорить и о первой, второй, третьей, четвертой и о шестой и далее до конца и дальше уже уходить в Новый Завет.

Если вы посмотрели и поняли этот фильм, завтра вы все будете в госпиталях. Или хотя бы в храме.

 

Подготовила Ольга Орлова