О своих встречах с выдающимися режиссерами современности вспоминает Константин Михайлович Долгов, доктор философских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, в советское время – заведующий сектором Отдела культуры ЦК КПСС, ныне – главный научный сотрудник Института философии РАН, старейший член Европейского общества культуры (нашему собеседнику – 92 года).
– Константин Михайлович, вы встречались с большими мастерами кинематографа – Сергеем Бондарчуком, Андреем Тарковским, Алексеем Баталовым, Федерико Феллини…
– Действительно, по роду своей деятельности я лично встречался и беседовал со многими великими кинорежиссёрами современности. И не только потому, что какое-то время работал во ВГИКе, читал лекции по философии, эстетике, культуре, по некоторым вопросам кинематографа – и нашего, советского, и мирового. Будучи в советское время завсектором Отдела культуры ЦК КПСС, а затем членом Европейского общества культуры (остаюсь им по сей день), я общался с выдающимися деятелями культуры – не только нашими, но и зарубежными – американскими, европейскими, записывал эти беседы, издавал книги. И теперь вспоминаю эти встречи с огромным удовольствием. Это все исключительно интересные, очень глубокие люди.
– Что, по вашему мнению, привнесли наши режиссеры в мировой кинематограф?
– Для того чтобы это понять, достаточно посмотреть картину «Война и мир», созданную гениальным кинорежиссёром Сергеем Бондарчуком в 1965-1967 годах, получившую множество наград, и сравнить его работу с западными экранизациями «Войны и мира» – самым первым голливудским фильмом 1956 года или британским сериалом ВВС 2016 года.
Возьмём только одну цитату, когда два героя этого романа и, соответственно, фильма Сергея Бондарчука – Пьер Безухов и Андрей Болконский – рассуждают о справедливости. Посмотрите, как Толстой, а затем и Бондарчук поставили эту проблему.
«На замечание Пьера: «Нет, убить человека нехорошо, несправедливо…» следует рассуждение князя Андрея:
– То, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ничем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – говорит Пьер.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спрашивает Андрей.
– Мы все знаем, что такое зло для себя, – отвечает Пьер.
– Да, мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – говорит Андрей. – Я знаю в жизни два действительные несчастья: угрызения совести и болезнь. И счастье есть отсутствие этих двух зол. Жить для себя, избегая этих двух зол, вот вся моя мудрость теперь…
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтобы не раскаиваться, этого мало! Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял все счастие жизни».Бондарчук поднимает в своих работах главную и высшую проблему любви – Бога к человеку и человека к Богу. Ничего подобного в картинах западных художников нет.
Об этом сказал польский кинорежиссёр Кшиштоф Занусси, рассматривая творчество другого нашего режиссера Андрея Тарковского. Занусси отметил, что Тарковский привнес в мировой кинематограф именно то, чего ему недоставало – трансцендентного, высшего, Божественного смысла, источником которого является Сам Господь Бог, Его Божественная любовь, самую высшую духовность, которая только возможна. Не случайно Тарковский прямо сказал: «Кино – это молитва». Что и означает проявление высшей добродетели любви: человека к Богу, Бога к человеку, человека к человеку. Потому что именно молитва дает возможность не сбиваться с праведного пути – в любых случаях, самых тяжелых, трагичных – следовать по верному маршруту.
– Константин Михайлович, Бог человека любит неизменно. А человек чаще все-таки забывает о Боге…
– Да, мы прекрасно знаем, что в жизни у человека очень много соблазнов, иногда просто дьявольских. И человек соблазняется, теряется, сбивается с истинного пути. И вот тогда настоящий кинематограф пытается вернуть зрителя на праведный путь, показать, что это такое. В этом его миссия и суть…
Конечно, я говорю о настоящих фильмах, произведениях больших художников, где играют настоящие актеры, артисты, деятели культуры. А не просто о каких-то выдумках, выкаблучиваниях того или иного режиссёра. Современное «оригинальничание» скорее отражает болезненное, искаженное, изломанное мышление, по существу, злобное, античеловеческое состояние этих «мастеров».
И наоборот – когда мы смотрим фильмы наших выдающихся кинорежиссёров, сердце замирает, душа просто восходит к Небу. Потому что они создают прекрасные образы героев в самых невероятных обстоятельствах, так что зритель просто не может остаться равнодушным. Это своего рода откровение человека человеку. Это слишком серьезно! Язык кинематографа объединяет в себе языки литературы, музыки, театра, живописи – и создаёт нечто новое, единое, то, что человек видит, слышит, улавливает, в том числе интуитивно, на уровне духа, как бы пробиваясь сквозь все внешнее. И у человека эти образы соединяются в его чувственном, интеллектуальном постижении действительности. Язык кинематографа – самый возвышенный, утончённый, который действительно доходит до самых великих глубин человеческой природы и, конечно, вызывает ответные эмоции, чувства, мысли.
Не случайно актер и режиссер Алексей Баталов, с которым я также много общался, часто приводил в своих беседах стихотворение Бориса Пастернака:
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлет раба,
И тут кончается искусство,
И начинается судьба…«Я много раз слышал, что жизнь важнее искусства, – говорил Баталов, – но не случайно зрители после удачного исполнения тем или иным актером той или иной роли стремятся подражать этим образам. Они становятся настоящей реальностью, с которой нельзя не считаться. Больше того, всеми силами души и сердца люди хотят стать такими, какие образы они видели на сцене. В этом смысле театр (а следовательно, и кино) – это большая реальность, чем сама реальность, ибо реальность может исчезать и исчезает иногда бесследно, а реальность, созданная актером и театром, живет века и тысячелетия».
Как Наташа Ростова в исполнении юной тогда актрисы Людмилы Савельевой ведёт себя на балу, в обычной жизни, как она представлена и в романе, и в фильме Сергея Бондарчука – это же просто чудо какое-то! Думаю, что девушки, женщины, которые когда-либо читали «Войну и мир» и смотрели этот фильм, никогда не забудут этот образ. Вот вам роль кинематографа, роль кино в жизни человека!
Сергей Бондарчук: быть или не быть?
– Константин Михайлович, расскажите о своих встречах с Сергеем Бондарчуком…
– Никогда не забуду эти встречи, в частности, в перерывах между заседаниями Комитета по Ленинским и Государственным премиям – мы оба входили в этот комитет. Когда заседания подходили к концу, Бондарчук, не дожидаясь, поднимался и удалялся. А иногда во время перерыва уединялся и сидел где-нибудь в сторонке одиноко, как бы целиком погружаясь в себя.
Однажды, набравшись смелости, я подсел к нему и, извинившись, спросил, о чем он думает, почему сидит в одиночестве. Помолчав, он сказал удивительные слова, которые я запомнил, а потом записал.
«Слишком много дел и мыслей, которые меня не просто тяготят, а не дают возможности нормально жить, дышать и работать, – сказал Бондарчук. – Я вкладываю в свои фильмы всего себя, и физически, и духовно, и нравственно, и интеллектуально. Я ставлю перед собой, по существу, извечный вопрос: быть или не быть. Или я создам настоящее произведение искусства, или ему, а значит, и мне, не быть. Поэтому такие фильмы, как «Судьба человека», и особенно «Война и мир», чуть не свели меня на тот свет… Почему я взялся за экранизацию «Войны и мира» Льва Толстого? Да потому, что речь идет о войне и мире, о жизни и смерти как отдельного человека, так и целых народов и, можно сказать, всего человечества. Отсюда все остальное: и грандиозные батальные сцены, и совершенно невероятные трюки с кинокамерой, и сцена смерти Андрея Болконского, и сражения огромных армий, уничтожающих друг друга… По существу, смысл романа «Война и мир» и моего фильма о нем – это раскрытие самых глубоких, самых страшных, самых тревожных идей и мыслей о жизни и смерти…»
«Вот почему, – сказал Сергей Федорович, – вы застаете меня иногда в состоянии одиночества. Могу сказать, что при всей моей сумасшедшей нагрузке, интенсивной работе я очень часто бываю одинок, и это неудивительно, ибо как только человек ставит перед собой проблему жизни и смерти, он тем самым обрекает себя на полное одиночество».
Насколько я понял, Бондарчук говорил не об обычном одиночестве. В повседневной жизни, в семье, среди коллег он был счастлив и общителен, – он говорил об одиночестве на высотах мысли и духа, что во все эпохи доступно лишь немногим из людей…
В одной из своих последних бесед Сергей Бондарчук поведал мне о своих мучениях на тему того, как в образах кино передать размышления Пьера Безухова и Андрея Болконского о наиболее существенных проблемах жизни, в частности, их разговор о начале войны с Наполеоном…
«– Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо.
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера:
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это-то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…»«Данный фрагмент, – говорил Бондарчук, – можно передать как диалог, но для фильма этого мало. Необходимо, чтобы зритель почувствовал все многообразие содержания этих высказываний и богатство эмоций при выражении этих идей».
И Бондарчук использовал потрясающие виды природы, грандиозные батальные сцены с невероятным количеством участников, интерьеры изысканных салонов, обзорную съемку с большой высоты, снимал высокое небо с плывущими облаками.
«Константин Михайлович, вы только представьте себе, как, каким образом можно в фильме показать зрителю всю глубину размышлений Андрея Болконского, умирающего от ран», – делился своими размышлениями Бондарчук…
«Любовь? Что такое любовь? – думал Андрей. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть Бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику.
…Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!»Сергей Федорович Бондарчук прошел войну, видел ее ужасы, испытал на себе те невероятные усилия, которые пришлось сконцентрировать нашему народу в противовес злу. И всю свою оставшуюся жизнь он старался утверждать в мире добро, правду, красоту и любовь, посвятил этому все свое творчество, в этом видел основную цель и смысл своего бытия. Поэтому не случайно его шедевры вызывают такой отклик, огромный интерес у разных поколений зрителей.
Андрей Тарковский: кино как молитва
– Константин Михайлович, вы упомянули Андрея Тарковского, одного из самых необычных режиссеров нашего времени, которого многие так и не поняли, а другие называли пророком мирового кинематографа…
– Действительно, когда вышел фильм Андрея Тарковского «Зеркало», споры начались невероятные. Одни говорили – это полная неудача. Другие – ну, нет, нельзя так сказать, отмечали какие-то достижения. Но в большинстве своем специалисты, сами кинорежиссёры – и наши, и зарубежные – не поняли и не приняли этот фильм. Хотя картина была совершенно гениальная, создававшая новую поэтику кино и новую поэтику искусства в целом. Человек как будто оказался в центре мира и стал способен познавать и постигать и самого себя, и весь мир во всем его многообразии.
В нашем Отделе культуры ЦК КПСС состоялось неофициальное обсуждение «Зеркала». В неофициальной обстановке каждый высказывал свое понимание и мнение об этом фильме. Когда очередь дошла до меня, я стал говорить своим коллегам, что, на мой взгляд, Тарковский во многом продолжает следовать Феллини и еще некоторым западным кинорежиссерам. Обсуждение было долгим, но почти безрезультатным – никто из нас никого не смог убедить в правильности своих взглядов, и проблемы с этим фильмом остались для нас неясными. Через несколько дней я случайно встретился с Андреем Тарковским и рассказал ему об этой дискуссии. Он ответил: «Я знаю об этом обсуждении, и мне передали ваше мнение, что я кое-что заимствовал у Феллини и других зарубежных кинорежиссеров. Но хочу вам сказать, что, несмотря на мое хорошее знакомство с произведениями зарубежных режиссеров, я ничего у них не заимствовал, скорее, напротив, пытался сказать свое слово в кинематографе, дать что-то новое, чего не было ни у нас, ни в кинематографе других стран. Насколько мне это удалось, судить зрителям».
И через некоторое время у меня была возможность пообщаться с Феллини в Италии, я поделился с ним мыслями о картине Тарковского, однако итальянский режиссер сказал: «Нет, все наоборот, это я заимствовал у него». Феллини признавал это! Меня это просто потрясло и поразило.
При случае я извинился перед Тарковским, сказал: «Раньше я думал, что вы кое-что позаимствовали у Феллини. На самом деле это Феллини у вас заимствовал, в чём он сам и признался».
В целом в СССР Тарковского считали неким экспериментатором, его по большей части критиковали. И он в конце концов вынужден был уехать за границу. Как говорят, нет пророка в своём Отечестве – с ним это приключилось. Хотя некоторые его фильмы получали награды, находили своего зрителя, но в целом он был несколько отчуждён от своей родной почвы, от родной стихии, страны, к великому сожалению. Хотя оставался одним из самых русских кинорежиссеров. И в своих последующих работах – «Сталкер», «Солярис», «Ностальгия», «Жертвоприношение» – он продолжал развивать свои идеи о высокой и глубокой духовности, которая всегда была присуща русскому искусству. И необходимость в которой особенно остро ощущается в современном мире, расколотом, дисгармоничном и враждебном человеку и высшим человеческим ценностям.
Тарковский восхищался божественной красотой мира и совершенством человека, все это он считал великим чудом, не требующим никаких доказательств. Но он предостерегал, что конец цивилизации может наступить даже раньше, чем упадет первая бомба, это произойдет тогда, когда умрет последний человек, который верит в Создателя. Цивилизация без духовности, без веры в бессмертие человеческой души не более как собрание животных, это уже не цивилизация, а конец, закат. Видимо, не случайно он обращался к творчеству Андрея Рублева в своем самом знаменитом одноименном фильме. Именно на этом зиждилась его непоколебимая вера в Россию, чьи духовные истоки исходят из глубин христианства, православного вероучения, благодаря которому Россия преодолевала самые тяжелые и трагические события в своей истории, каждый раз возрождаясь, как Феникс из пепла.
Федерико Феллини, или Художники, создающие новые миры
– Константин Михайлович, расскажите о своих встречах с Феллини. Где вы встречались, на каком языке говорили? Мы как-то считали, сколько языков вы знаете: оказалось, более двадцати…
– Да, знаю около двадцати языков, но в разной степени.
С Феллини я встречался в Италии, разговаривали на итальянском, которым я владею достаточно хорошо. Некоторое время я переписывался с его ближайшими сотрудниками, и эти материалы вошли в мою книгу «Федерико Феллини, Ингмар Бергман. Фильмы. Философия творчества». В Италии были не специальные встречи, а скорее случайные, отрывочные, между его невероятной занятостью, работой над очередным фильмом, и это было, конечно, удивительно. Из очень короткой реплики или коротких предложений «на ходу» порой узнаёшь столько, сколько можешь узнать из чтения какого-нибудь большого тома.
Например, когда он создавал кинофильм «Рим» (Италия, 1972), город вначале представлялся ему как какая-то огромная глыба глины, что-то такое неопределённое, невероятное, трудноопределимое. Да и в фильме нет сюжета как такового, какое-то карнавальное буйство сцен, полет режиссерской фантазии.
И вот из этого совершенно неопределённого ряда постепенно выплывала, вырисовывалась конструкция великого, вечного города.
Как это происходит? Феллини сам не мог ответить на этот вопрос. Неизвестно, по каким законам, по каким правилам это работает.
Когда беседуешь с великими кинорежиссёрами и начинаешь их спрашивать, как к ним пришел тот или иной образ, это, как правило, ставит их в затруднение.
Когда того же Тарковского спрашивали, кого он считает своими учителями из классиков кино, литературы, культуры, он отвечал, что на этот вопрос трудно ответить. Он говорил, что ему близки Брессон, Лев Толстой, Бах, Леонардо, которые являются не столько классическими мастерами, сколько одержимыми, сумасшедшими, которые не укладываются ни в какие рамки, ни в какие правила, которые ломают все стереотипы и прокладывают совершенно новый путь. Это поразительно! Это не значит, что искусство принадлежит больным – но большие произведения искусства часто создают люди, которых трудно вписать в какие-то определения, «разложить» в какие-то такие, скажем, ящички. Это те художники-первопроходцы, которые создают что-то ни на что не похожее: делают новые открытия, создают новую землю, новую природу, новые миры.
Добрым людям – доброе кино
– Константин Михайлович, у кинофестиваля «Лучезарный Ангел» девиз – «Доброе кино». А что такое, в вашем понимании, есть доброе кино?
– Это не простой вопрос. Доброе кино – это не значит показывать какие-то только добрые, лучезарные образы, чтобы человек только радовался, смеялся, веселился. Наоборот, какие-то фильмы могут быть страшными, даже жуткими, которые подчас тяжело смотреть. Но человек должен это знать и видеть. Мы в 60-х годах XX века были в Германии, в концентрационном лагере Бухенвальд, видели печи, в которых сжигали людей, орудия пыток. Я, мужчина, не мог выдерживать этих зрелищ: посмотришь, и тебе становится плохо. Ну, как можно было дойти до этого?! Но человек должен это видеть и знать. Потому что, к сожалению, все повторяется. Сейчас в журнале «Международная жизнь» выходит моя статья в трех частях (в номерах – 9-м, 10-м, 11-м), в которой я анализирую современный фашизм, его зарождение в Европе, прежде всего в Великобритании, Германии, Соединенных Штатах, других странах. Думаю, тех, кто будет читать эту статью, материал заставит задуматься.
Надо ли подобные фильмы включать в программу «Лучезарного Ангела»? Надо. Чтобы никогда не повторилось то, что было, и то, что сейчас, к сожалению, возвращается.
– Константин Михайлович, что можно пожелать организаторам и участникам кинофестиваля «Лучезарный Ангел»?
– С большим удовольствием я хочу поздравить организаторов кинофестиваля «Лучезарный Ангел» с теми достижениями, которых они добились за минувшие 20 лет – это уже серьезный юбилей для кинематографа. Действительно, миллионы зрителей посмотрели замечательные фильмы, которые были представлены на кинофестивале в разные годы, стали его победителями и призерами, были отмечены Духовным экспертным советом: «Поп» режиссера Владимира Хотиненко, «Остров» Павла Лунгина, фильмы из серии «Паисий Святогорец» Александра Куприна и многие-многие другие совершенно поразительные картины, которые никого не оставили равнодушными, запали в сердце, в душу. Как я уже сказал, кинематограф – это особое искусство, которое объединяет в себе и литературу, и живопись, и музыку, и драматическое искусство, и конечно, это создает новый язык – утонченный, глубокий, сердечный, душевный и даже духовный. И поэтому кинематограф играет исключительно важную роль в воспитании молодых людей, в преображении человеческого сердца – это великая миссия.
И я хотел бы пожелать организаторам кинофестиваля «Лучезарный Ангел» развивать те традиции, которые уже были заложены, воплотились в жизнь. И чем больше будет настоящих фильмов, тем более высокой станет наша культура, более вдохновенным – наше искусство. Которое, как это признают зарубежные кинематографисты – Бергман, Занусси, Куросава и другие – внесло в мировую культуру то, чего ей никогда недоставало, а сейчас особенно не хватает – самую высокую поэтику, трансцендентность, как говорят зарубежные кинорежиссеры, раскрытие высшей христианской добродетели – любви: любви Бога к человеку и человека к Богу. Именно такая культура помогает преодолевать то зло, которое, к сожалению, насаждается в мире определенными силами.
Поэтому я желаю вам самых больших успехов в реализации всех ваших планов по расширению и развитию кинофестиваля «Лучезарный Ангел». Да хранит вас Бог!
– Спасибо, уважаемый Константин Михайлович, за эту беседу. Позвольте также пожелать вам крепкого здоровья, дальнейшей долгой и плодотворной деятельности!
Ольга Каменева